История Ошланского детского дома
БЫЛА ХОЗЯЙКОЙ ДЕТСКОГО ДОМА
В 1942 году в Ошлани был организован детский дом. Тогда привезли 100 детей из-под Ленинграда: из Пушкина, Чудова, Луги. Ребята были маленькие, самые младшие были дошкольники, шести лет. Из Ошлани много учителей было взято на фронт, и директором в детдоме стала приехавшая с ребятами Трофимова Любовь Алексеевна. Тут же работали две ее сестры. Было ли у них какое образование — неизвестно, а документов никаких не было. Я в то время работала в Ошланской школе учителем: Районный отдел народного образования стал подбирать кадры для детдомов. Искали таких, чтоб детей любили, чтобы обязательно честные были. В числе других райком комсомола рекомендовал и меня. Вместе со мной пришли в Ошланский детдом Клавдия Степановна Чермных, Антонина Васильевна Чермных, Валентина Дмитриевна Бердникова. Нина Дмитриевна Трухина, зав. РОНО, провожая нас, говорила: «Посылаем самых надежных комсомольцев. Надеюсь на вас. Будьте, девушки, внимательны, не продавайтесь ни за какой кусок хлеба...»
Она недаром нас предупреждала. Мы присмотрелись и увидели, как тащат у детей: крадут, что можно — масло, мыло, мануфактуру... Хоть и красть-то было тогда, кажется, нечего. Жили сначала очень скудно. Детдом существовал на местных ресурсах. Сельпо давало муку, мы ее заваривали, делали то, что сейчас называют клейстер. А мы называли болтушкой. Разливали ее по глиняным чашкам, не было у нас даже настоящей посуды. Все, что было — деревянные ложки, лен, холст — все было собрано у населения по деревням. Вот уж действительно, с миру по нитке — нищему рубашка. Я была тогда комсоргом. Говорю: «Пошли, девчата, на промысел!» Котомки за спины и пошли по окрестным деревням. Нам давали кто свеклу, кто морковку... А были женщины, у которых сыновья погибли на фронте, они для детдомовцев ничего не жалели. Мы брали все, что дают. Покупали в деревнях сундуки для хранения имущества детей, покупали все довольно дешево.
И все равно дети жили очень голодно. Ленинградцев уже знали в деревнях — многие из них были рады и одежду с себя поменять на кусок хлеба, на стакан молока, на репку или морковку. До нашего прихода в детдом восемь детей умерло от дистрофии. В конце концов директора разоблачили, судили. Уехали куда-то и ее сестры. Директорство приняла я. Это значит, работа без отпуска, без выходных. Но что меня привлекало лично — дочь должна была идти в первый класс, а как идти, в чем, где жить? Взяли и мою девочку в детдом. Так и жили мы до 48 года в детдоме. Детдом находился в двухэтажном каменном здании. Наверху были у нас спальни: девичья, мальчиков, малышовая, изолятор. Форточки почему-то не открывались, и поэтому все время пахло туалетом.
Постепенно жизнь наша входила в нормальную колею. Стали растить картошку, овощи, и питание наладилось. Потом нас поставили на госбюджет, стали получать масло, сахар, рыбу, и другие продукты, да и одежду для детей: калоши, ботинки, чулки, школьные формы, пальтишки — от государства. Держали мы лошадь, быка, овец, свиней. Ребята сами за скотом ухаживали. Был при детдоме и сад с цветником, в комнатах было много цветов. Своя пекарня была, прачечная, кухня. Но это все стало позднее. А мы все помнили, что погибли те восемь ребятишек... Маленькие колхозы нам тогда очень помогали.
В конце войны начали ликвидировать по району маленькие детские дома. В них были в основном наши, местные, дети. Располагались детдома в неприспособленных помещениях или в школах. А школы ведь тоже были нужны, ребятишки подрастали. Первыми закрывались Парагаевский и Лобанский детские дома. Из Лобани я тогда приняла все — всех детей и все имущество. Хорошие лошади были в деревне Андык. Дали нам этих лошадей. Перевезли сначала детишек, потом немудреный их скарб. Дело было к осени. Остались целые поля неубранные, несжатые — детдомовские. До ноября я там работала, убирали все, мололи на муку и крупу. А в Ошлань обратно меня привезли уже по снегу, на лошадке, и без памяти: сильно заболела желтухой. И в детдоме тогда была повальная эпидемия...
С 6 утра до 11 вечера — такой был наш рабочий день. И в течение этого дня в доме у нас затишья не было и на полчаса, даже в тихий час. Воспитатели и учителя все местные были. Работали на совесть, и жили душа в душу. Хоть трудно жили — всем тогда было трудно, — но весело. Ребята делали из камня всякие коробочки, шкатулочки, туески плели из бересты, ловили в речке рыбу. Девочки больше все шитьем, вышиванием занимались. Летом ходили в походы по деревням вокруг Ошлани, до Рождественска. А какие концерты готовили! Какие только сказки инсценировали! И все — все делали сами ребята: декорации, костюмы даже парики. А какой был хор воспитателей. До сих пор помню наши сарафаны с нарисованными наклеенными цветами. Один раз даже взяли первое место в Богородске на смотре: воспитатели совместно с учителями ставили «Бедность — не порок» Островского. У меня директорство приняла вернувшаяся из армии Надежда Матвеевна Ложкина. Она передала детдом Ивану Алексеевичу Торхову. А 8 октября 1948 года я уехала из Ошланского детского дома налаживать школу в Башарах.
Что и говорить, годы эти ребята, товарищи по работе, подруги всю жизнь помнят. Но и бывшие детдомовцы тоже помнят нас. Однажды, не так давно, искала я попутную машину чтобы уехать в Киров. И вдруг шофер мне говорит: «Вы не Майшевой ли Валентины Семеновны сестра?» «Это я сама и есть» — отвечаю. «Что же Вы такая белая-то стали?.» Вот так неожиданно встретилась со своим бывшим воспитанником Володей, который живет сейчас в Кирове. Приезжали ко мне бывшие детдомовцы из Ленинграда, Дмитрий Сергеевич и Нина Николаевна Филипповы. Приезжала из Новгорода бывшая воспитанница с мужем и сыном. Сыну, говорит, скоро в армию, хочу познакомить его со своей мамой...
Записала Л. БЕЛОВА
В 1942 году в Ошлани был организован детский дом. Тогда привезли 100 детей из-под Ленинграда: из Пушкина, Чудова, Луги. Ребята были маленькие, самые младшие были дошкольники, шести лет. Из Ошлани много учителей было взято на фронт, и директором в детдоме стала приехавшая с ребятами Трофимова Любовь Алексеевна. Тут же работали две ее сестры. Было ли у них какое образование — неизвестно, а документов никаких не было. Я в то время работала в Ошланской школе учителем: Районный отдел народного образования стал подбирать кадры для детдомов. Искали таких, чтоб детей любили, чтобы обязательно честные были. В числе других райком комсомола рекомендовал и меня. Вместе со мной пришли в Ошланский детдом Клавдия Степановна Чермных, Антонина Васильевна Чермных, Валентина Дмитриевна Бердникова. Нина Дмитриевна Трухина, зав. РОНО, провожая нас, говорила: «Посылаем самых надежных комсомольцев. Надеюсь на вас. Будьте, девушки, внимательны, не продавайтесь ни за какой кусок хлеба...»
Она недаром нас предупреждала. Мы присмотрелись и увидели, как тащат у детей: крадут, что можно — масло, мыло, мануфактуру... Хоть и красть-то было тогда, кажется, нечего. Жили сначала очень скудно. Детдом существовал на местных ресурсах. Сельпо давало муку, мы ее заваривали, делали то, что сейчас называют клейстер. А мы называли болтушкой. Разливали ее по глиняным чашкам, не было у нас даже настоящей посуды. Все, что было — деревянные ложки, лен, холст — все было собрано у населения по деревням. Вот уж действительно, с миру по нитке — нищему рубашка. Я была тогда комсоргом. Говорю: «Пошли, девчата, на промысел!» Котомки за спины и пошли по окрестным деревням. Нам давали кто свеклу, кто морковку... А были женщины, у которых сыновья погибли на фронте, они для детдомовцев ничего не жалели. Мы брали все, что дают. Покупали в деревнях сундуки для хранения имущества детей, покупали все довольно дешево.
И все равно дети жили очень голодно. Ленинградцев уже знали в деревнях — многие из них были рады и одежду с себя поменять на кусок хлеба, на стакан молока, на репку или морковку. До нашего прихода в детдом восемь детей умерло от дистрофии. В конце концов директора разоблачили, судили. Уехали куда-то и ее сестры. Директорство приняла я. Это значит, работа без отпуска, без выходных. Но что меня привлекало лично — дочь должна была идти в первый класс, а как идти, в чем, где жить? Взяли и мою девочку в детдом. Так и жили мы до 48 года в детдоме. Детдом находился в двухэтажном каменном здании. Наверху были у нас спальни: девичья, мальчиков, малышовая, изолятор. Форточки почему-то не открывались, и поэтому все время пахло туалетом.
Постепенно жизнь наша входила в нормальную колею. Стали растить картошку, овощи, и питание наладилось. Потом нас поставили на госбюджет, стали получать масло, сахар, рыбу, и другие продукты, да и одежду для детей: калоши, ботинки, чулки, школьные формы, пальтишки — от государства. Держали мы лошадь, быка, овец, свиней. Ребята сами за скотом ухаживали. Был при детдоме и сад с цветником, в комнатах было много цветов. Своя пекарня была, прачечная, кухня. Но это все стало позднее. А мы все помнили, что погибли те восемь ребятишек... Маленькие колхозы нам тогда очень помогали.
В конце войны начали ликвидировать по району маленькие детские дома. В них были в основном наши, местные, дети. Располагались детдома в неприспособленных помещениях или в школах. А школы ведь тоже были нужны, ребятишки подрастали. Первыми закрывались Парагаевский и Лобанский детские дома. Из Лобани я тогда приняла все — всех детей и все имущество. Хорошие лошади были в деревне Андык. Дали нам этих лошадей. Перевезли сначала детишек, потом немудреный их скарб. Дело было к осени. Остались целые поля неубранные, несжатые — детдомовские. До ноября я там работала, убирали все, мололи на муку и крупу. А в Ошлань обратно меня привезли уже по снегу, на лошадке, и без памяти: сильно заболела желтухой. И в детдоме тогда была повальная эпидемия...
С 6 утра до 11 вечера — такой был наш рабочий день. И в течение этого дня в доме у нас затишья не было и на полчаса, даже в тихий час. Воспитатели и учителя все местные были. Работали на совесть, и жили душа в душу. Хоть трудно жили — всем тогда было трудно, — но весело. Ребята делали из камня всякие коробочки, шкатулочки, туески плели из бересты, ловили в речке рыбу. Девочки больше все шитьем, вышиванием занимались. Летом ходили в походы по деревням вокруг Ошлани, до Рождественска. А какие концерты готовили! Какие только сказки инсценировали! И все — все делали сами ребята: декорации, костюмы даже парики. А какой был хор воспитателей. До сих пор помню наши сарафаны с нарисованными наклеенными цветами. Один раз даже взяли первое место в Богородске на смотре: воспитатели совместно с учителями ставили «Бедность — не порок» Островского. У меня директорство приняла вернувшаяся из армии Надежда Матвеевна Ложкина. Она передала детдом Ивану Алексеевичу Торхову. А 8 октября 1948 года я уехала из Ошланского детского дома налаживать школу в Башарах.
Что и говорить, годы эти ребята, товарищи по работе, подруги всю жизнь помнят. Но и бывшие детдомовцы тоже помнят нас. Однажды, не так давно, искала я попутную машину чтобы уехать в Киров. И вдруг шофер мне говорит: «Вы не Майшевой ли Валентины Семеновны сестра?» «Это я сама и есть» — отвечаю. «Что же Вы такая белая-то стали?.» Вот так неожиданно встретилась со своим бывшим воспитанником Володей, который живет сейчас в Кирове. Приезжали ко мне бывшие детдомовцы из Ленинграда, Дмитрий Сергеевич и Нина Николаевна Филипповы. Приезжала из Новгорода бывшая воспитанница с мужем и сыном. Сыну, говорит, скоро в армию, хочу познакомить его со своей мамой...
Записала Л. БЕЛОВА
Обсудить
Читайте также:
28 январь 2024, Воскресенье
70 ЛЕТ СО ДНЯ ПОЛНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ ЛЕНИНГРАДА ОТ ВРАЖЕСКОЙ БЛОКАДЫ. О ДЕТСКИХ ДОМАХ В РАЙОНЕ
Комментарии (0)
